Главная > История кино > Влияние японской анимации на мировой кинематограф от Акиры до Ходячего замка

Владислав Бирюков
183

Разбираю, как работает драматургия в кино и на сцене.
189
1 минуту

Аниме как вирус: как японские мультфильмы захватили ваш мозг и Голливуд

Было время, когда слово «аниме» вызывало у большинства скептическую усмешку. «Ну, эти мультики с большими глазами и странной рисовкой? Для детей и гиков». Сегодня всё иначе. Без «Акиры» не было бы «Матрицы». Без «Унесённых призраками» — половины современных анимационных студий, ломающих голову над сложными сюжетами. Фильмы Хаяо Миядзаки обсуждают на том же уровне, что и работы Куросвы или Феллини. Что же случилось? Как за какие-то тридцать лет японская анимация прошла путь от маргинального жанра до одного из главных культурных экспортов Японии и мощнейшего двигателя мирового кинематографа?

Ответ прост и сложен одновременно. Аниме принесло в кино то, чего тому остро не хватало: радикальную свободу. Свободу в визуальном языке, в повествовании, в поднимаемых темах. Пока Голливуд выстраивал идеальные трёхактные структуры, японские аниматоры смешивали фольклор с киберпанком, детскую сказку с политическим памфлетом, глубокую психологическую драму с экшеном про гигантских роботов. Они не боялись быть непонятными, мрачными или излишне философскими. И в этом была их сила.

Эта история — не про то, «как Япония покорила мир». Это история о том, как горстка визионеров, работавших часто на грани творческого и финансового кризиса, перезагрузила наше представление о том, каким может быть движущееся изображение. От культового «Акиры», впервые доказавшего, что анимация может конкурировать с блокбастерами по размаху и сложности, до лиричного «Ходячего замка», показавшего, что сказка способна говорить о войне, старости и искуплении. Давайте разбираться по пунктам, как это произошло.

Взрыв мозга 1988-го: как «Акира» переписал правила игры

До «Акиры» мир, в общем-то, знал японскую анимацию. «Космический линкор «Ямато»», «Навсикая из Долины Ветров», ранний «Евангелион». Но всё это оставалось в рамках субкультуры. В 1988 году Кацухиро Отомо взял динамит. Его «Акира» стала не просто фильмом, а культурным шоком. Впервые анимационный проект имел бюджет, сопоставимый с голливудским (говорят о 10 миллионах долларов, что было астрономической суммой). Впервые он был снят на 24 кадра в секунду (а не на 8-12, как было принято для экономии), что дало невероятную плавность и детализацию.

Изображение

Но дело не только в технологии. «Акира» предложила мрачный, циничный, невероятно стильный взгляд на постапокалипсис. Это был антипод ярким и оптимистичным американским мультфильмам. Город Нео-Токио стал персонажем — перенаселённым, жестоким, мерцающим неоновым кошмаром. Фильм задал эстетический кодекс для всего киберпанка 90-х. Без его байкерских банд, психоделических визуальных взрывов и темы трансгуманизма не было бы ни «Матрицы» братьев Вачовски (они это открыто признают), ни «Призрака в доспехах» в его голливудской адаптации, ни половины эстетики современных игр и комиксов.

«Акира» доказала, что анимация — это не жанр, а инструмент. Инструмент, которым можно рассказать любую историю, какой бы взрослой, сложной или шокирующей она ни была.

Это был прорыв на концептуальном уровне. После «Акиры» западные продюсеры и режиссёры перестали воспринимать аниме как «забавную японскую диковинку». Они увидели в нём лабораторию идей и визуальных решений, которую можно и нужно грабить. Так начался первый этап влияния — этап прямых заимствований.

Невидимые нити: как аниме просочилось в ДНК Голливуда

Прямые римейки вроде «Призрака в доспехах» или «Астрала» — это лишь верхушка айсберга. Настоящее влияние тоньше и глубже. Оно — в грамматике кино.

Изображение
  • Визуальный нарратив. В аниме давно привыкли рассказывать историю через деталь: через отражение в луже, через тень на стене, через статичную картинку с ветром, колышущим траву. Этот «медленный кино» внутри анимации, этот акцент на атмосфере, а не на диалогах, стал проникать в арт-хаус и мейнстрим. Посмотрите на работы Дени Вильнёва — его любовь к эпическим, почти медитативным планам явно отсылает к эстетике Хаяо Миядзаки.
  • Смешение жанров. В японской анимации спокойно уживаются романтическая комедия, детектив и апокалиптический хоррор в одном сериале. Западные сценаристы долго считали это дурным тоном. Сейчас сериалы вроде «Очень странных дел» или фильмы Marvel активно используют этот приём, резко переключая тональность с юмора на драму и обратно.
  • Сложные, неоднозначные герои. Шиничи Идзуми из «Паразита», Канаэ Ивакура из «Кулака Северной Звезды» или Спайк Шпигель из «Ковбоя Бибопа» — это не супергерои в классическом понимании. Они аморфны, полны сомнений, часто проигрывают. Эта модель «антигероя-неудачника», который всё равно идёт вперёд, стала доминирующей в современном сериальном производстве. Уолтер Уайт из «Во все тяжкие» — прямое духовное дитя этой традиции.

Студия Гибли: когда сказка становится серьёзным искусством

Если «Акира» и киберпанк-направление показали технический и философский максимум аниме, то студия Гибли во главе с Хаяо Миядзаки и Исао Такахатой совершили другую, не менее важную революцию. Они заставили мир плакать над мультфильмом.

«Могила светлячков» Такахаты (1988) — пожалуй, самый пронзительный антивоенный фильм в истории кино, и он анимированный. В нём нет намёка на уют или надежду, только хроника медленного угасания двух детей в конце войны. Его показывают на курсах кинематографа и истории наравне с «Нападением» и «Иди и смотри». Это сломало барьер: анимация может быть не просто «для взрослых», а трагичной, беспощадной и глубоко человечной.

Изображение

Миядзаки пошёл другим, но не менее революционным путём. Он вернул в анимацию экологический посыл, феминизм и веру в чистую, не сентиментальную магию детства. Его героини — не принцессы, ждущие спасения. Это Чихоро («Унесённые призраками»), Сан («Принцесса Мононоке»), Софи («Ходячий замок») — упрямые, волевые, совершающие ошибки и принимающие сложные решения девушки. Их образы радикально повлияли на Disney и Pixar. Можно смело сказать, что без Мононоке не было бы Мериды («Храбрая сердцем»), а без Чихоро — такой глубины характера у Эльзы («Холодное сердце»).

Получение «Унесёнными призраками» «Оскара» в 2003 году было не причиной, а закономерным итогом. Мир наконец официально признал: то, что делает Гибли, — это высшее кинематографическое искусство, независимо от формата.

Наследие и будущее: что берёт Запад, а что так и остаётся в Японии

Сегодня влияние симбиотично. Голливуд берёт у Японии эстетику, монтажные решения, смелость в смешении тональностей. Япония, в свою очередь, учится у Запада выстраивать сюжетные арки для глобальной аудитории и маркетингу. Но некоторые вещи остаются уникальным достоянием аниме.

  1. Отношение к метафизике. В аниме потустороннее — не «зона страха» как в хорроре, а часть повседневности. Духи, боги, призраки сосуществуют с людьми, влияют на них, имеют свои характеры и мотивы. Эта анимистическая традиция, идущая от синтоизма, плохо приживается на западной почве, где сверхъестественное чаще всего антагонистично.
  2. Культура «сёдзё» и «сёнэн». Глубокое погружение в эмоциональный мир подростка, доведение внутренних переживаний до масштабов вселенской драмы — фишка японского повествования. Запад всё ещё стремится к большей «реалистичности» в психологизме.
  3. Радикальная авторская анимация. Такие имена как Сатоси Кон («Паприка», «Токийский Бог Отец») или Макото Синкай («Твоё имя») продолжают традицию личного, почти интимного высказывания через анимацию, что в массовом голливудском продукте встречается редко.

Влияние японской анимации — это не история с чётким концом. Это текущий процесс. Каждый раз, когда вы видите в фильме замедление «bullet time», сложную многослойную флешбэк-структуру или сильную женскую роль, которая не сводится к любовному интересу, вы видите эхо того переворота, который начался с «Акиры» и был легитимизирован «Ходячим замком». Аниме перестало быть просто японской анимацией. Оно стало одним из ключевых языков, на котором говорит современное мировое кино. И этот язык, к счастью, продолжает развиваться, подкидывая нам новые, ошеломляющие идеи. Остаётся только успевать смотреть и анализировать.

Еще от автора

Человек, который пишет молчание: кто такой драматург на самом деле

Представьте, что вы пишете не роман и не стихи, а инструкцию по сборке эмоций. Вы создаёте мир, который должен ожить не в воображении читателя, а в трёхмерном пространстве сцены, под светом софитов, усилиями десятков людей. Ваши слова будут произносить другие, ваши паузы — проживать. Это не просто писательство. Это создание вселенной с нуля, где законы физики заменяются законами драмы. И самое парадоксальное — официально такой должности «драматург» в театре может и не быть. Но без него театр, как птица без крыла, просто не взлетит.

Ваш сценарий идеален, но его всё равно придётся переписать. И вот почему

Вы только что поставили точку в своём сценарии. Он совершенен. Каждая сцена дышит, диалоги отточены, финал бьёт точно в сердце. Вы отправляете его продюсеру и ждёте восторга. А в ответ получаете список правок длиной в три страницы и фразу: «Отличная основа! Давайте адаптируем под бюджет и нового режиссёра». Знакомо?

Разгадываем код Голливуда: как на самом деле выглядит профессиональный сценарий

Вы открываете программу и перед вами — пустая страница. В голове уже крутятся образы, слышатся диалоги, вырисовываются персонажи. И первое, с чем сталкивается большинство новичков — это не творческий ступор, а технический: «А как, собственно, это всё записать?». Как оформить так, чтобы ваше детище восприняли всерьёз, а не отложили в сторону на первых же страницах со вздохом «дилетант».

Захотелось снимать кино? Давайте честно: путь оператора — это не про "взял камеру и гений"

Вы смотрите фильм и замираете от кадра. Не от актера, не от диалога, а от самой картинки. От того, как лег свет на лицо героя, как камера плавно скользит за ним, создавая ощущение тревоги или, наоборот, безмятежности. И возникает мысль: "Я хочу так же. Хочу создавать эти миры". Но с чего начать? Как из человека с горящими глазами превратиться в того, кого называют "художником фильма"?

Еще по теме

Тихо! Идет запись. Или почему быть звукорежиссером — это больше, чем просто крутить ручки

Когда ты слушаешь любимый трек, смотришь блокбастер с эпичным саундтреком или даже смотришь стрим, где голос ведущего звучит кристально чисто, ты почти наверняка не думаешь о человеке за кулисами. Том самом, который отвечает за то, чтобы этот самый звук попал тебе прямо в душу, а не раздражал уши. Этот человек — звукорежиссер. И его работа — это магия, сплавленная с точной наукой, адреналин живых выступлений и титаническое терпение студийной работы.

Вы точно хотите быть кинооператором? Сначала прочтите это

Вы когда-нибудь смотрели на кадр из любимого фильма — ту самую сцену, от которой мурашки бегут по коже — и думали: "Как они это сняли?" Поверьте, в 99% случаев за этим "как" стоит не режиссёр, а он. Человек с камерой. Кинооператор-постановщик. Тот, кто берёт слова сценария и эмоции режиссёра и превращает их в видимый, осязаемый, дышащий мир. Мир, в который мы верим.

Вы слышите больше, чем другие? Рассказываем, как превратить это в профессию

Есть люди, для которых мир звучит иначе. Они замечают, как на записи подкаста фонит холодильник на заднем плане. Они могут отличить «живую» гитару в треке от виртуального VST-инструмента. Их раздражает, когда в кино герой говорит в пустой пещере, а звук у него — как в звукоизолированной студии. Если вы из таких, вы уже на полпути к пониманию сути работы звукорежиссера. Это не тот, кто просто крутит ручки на пульте. Это тот, кто создает аудиальную вселенную, в которую мы погружаемся, слушая песню, смотря фильм или играя в видео-игру.

Что на самом деле нужно, чтобы звук стал профессией, а не хобби?

Вы слышите разницу между сырой вокальной дорожкой и тем, что льётся из колонок в любимом треке. Вы замечаете, как в хорошем фильме скрип половицы нагнетает тревогу, а в плохом — диалоги словно записаны в железной бочке. И вам в голову закрадывается мысль: «А ведь кто-то это делает. Может, и я смогу?». Поздравляю, вы уже на пороге мира звукорежиссуры. Мира, где техническая точность встречается с художественным чутьём, а работа часто остаётся за кадром, создавая ту самую магию, которую мы принимаем как должное.