Судьба — это случай, рок или всё-таки характер? Что на самом деле решает всё в пьесах и прозе

Если спросить у десяти разных людей, что такое судьба, получишь десять разных ответов. Для кого-то это фатум, неумолимый рок, ведущий по жизни как по скрипту. Для другого — цепь случайностей, где одна оплошность меняет всё. А для третьего — просто красивое слово, которым мы прикрываем собственную слабость или лень. Но когда за дело берется драматург, судьба перестает быть абстракцией. Она становится основным инструментом, молотком и наковальней, на которых куётся сюжет и проверяется на прочность характер героя. И тут начинается самое интересное.

В этой статье:

• Тургенев: судьба как неисповедимый и часто несправедливый рок
• Вампилов: судьба — это цепь случайностей, за которую надо ухватиться
• Шолохов: судьба — это то, что ты выдерживаешь и преодолеваешь
• Так что же в сухом остатке? Судьба как рабочий инструмент драматурга

Потому что у каждого большого автора — своя, личная философия судьбы. Она просвечивает в каждой ремарке, в каждом повороте сюжета. Узнав её, начинаешь слышать в знакомых пьесах и книгах новые, глубочайшие обертоны. Это как получить ключ к шифру. Давайте разберёмся, как работают с этим понятием три столпа русской литературы: Тургенев, Вампилов и Шолохова. Вы увидите, как из мистического рока судьба превращается в экзистенциальный выбор, а затем — в нравственный подвиг.

Тургенев: судьба как неисповедимый и часто несправедливый рок

В мире Ивана Сергеевича Тургенева судьба — это высшая сила, почти мистическая. Она не спрашивает, не предупреждает и уж точно не считается с нашими представлениями о справедливости. Герои Тургенева часто не хозяева своей жизни, а скорее пассажиры, которых везут по рельсам, проложенным кем-то свыше. И эти рельсы частенько ведут к разбитому корыту несчастной любви или экзистенциальному тупику.

Возьмите его «Степного короля Лира». История Мартына Харлова заканчивается трагически, а его неблагодарные дочери, по сути, доведшие отца до могилы, — процветают. Тургенев вкладывает в уста рассказчика горькую мысль, которая и есть квинтэссенция его взгляда: «Все на свете, и хорошее и дурное, дается человеку не по его заслугам, а вследствие каких-то еще неизвестных, но логических законов». Вот она, судьба-загадка, судьба-несправедливость. Не ты решаешь, а с тобой решают.

Эта же сила управляет любовью у Тургенева. Вспомните Базарова и Одинцову, Лаврецкого и Лизу Калитину. Чувство накатывает как болезнь, как стихия, против которой бессильны разум и воля. Герои обречены любить не тех, не тогда и не так, как им бы хотелось. Судьба здесь — синоним рока, того самого «жребия», который вытягиваешь, даже не зная, что участвуешь в лотерее. Для драматурга (а Тургенев, напомним, автор блистательных пьес «Месяц в деревне», «Нахлебник») такая концепция — двигатель конфликта. Столкновение человека с предопределением рождает ту самую «тургеневскую» грусть, светлую и безысходную одновременно.

Вампилов: судьба — это цепь случайностей, за которую надо ухватиться

Александр Вампилов совершает революцию. В его мире советской провинциальной обыденности нет места античным мойрам или тургеневскому фатуму. Его судьба — это абсурдный, хаотичный случай. Его герои постоянно опаздывают на последнюю электричку, попадают в чужие дома под видом сыновей, встречают в гостинице «ангелов», предлагающих деньги, или стреляют и дают осечку.

Кажется, что весь сюжет «Старшего сына» или «Провинциальных анекдотов» висит на чепухе, на стечении обстоятельств. Критики даже упрекали его в этом. Но сам Вампилов парировал: «Случай, пустяк, стечение обстоятельств иногда становятся самыми драматическими моментами в жизни человека». В этом и есть вся суть.

Для Вампилова случай — не дешёвый приём, а экзистенциальная категория. Это тот самый «тёмный лес», в котором, по словам Бусыгина, мы «плутаем с начала до конца». Жизнь абсурдна и непредсказуема, она не имеет готового смысла.

Но вот ключевой поворот! В этом хаосе случая и рождается возможность настоящей судьбы — не как данности, а как выбора. Случай — это проверка. Он ставит героя в пограничную ситуацию (как Калошина, думающего, что умирает, в «Истории с метранпажем»), обнажает его суть. И тогда начинается самое важное: человек может либо плыть по течению абсурда, либо совершить нравственное усилие.

Бусыгин, начавший с обмана, в конце остаётся в чужой семье уже по зову сердца. Шаманов в «Прошлым летом в Чулимске» после случайной осечки (Пашка стреляет в него, и пистолет даёт осечку) не сходит с ума от страха, а пишет записку Валентине на салфетке — непреднамеренный, искренний жест, меняющий всё. Судьба у Вампилова — это не линия, начертанная на карте, а перекрёсток, который нам подбрасывает случай. А уж куда свернуть — решает наш характер. Случай даёт шанс, а человек своим выбором превращает этот шанс в судьбу.

Шолохов: судьба — это то, что ты выдерживаешь и преодолеваешь

А теперь перенесёмся из вампиловской провинции в оголённый войной мир Михаила Шолохова. Его рассказ называется «Судьба человека» — уже вызов. Но что мы видим в тексте? Андрей Соколов почти не рассуждает о судьбе абстрактно. Он не винит рок, не жалуется на несправедливость высших сил. Он просто живёт. Вернее, выживает. Проходит через войну, плен, потерю всей семьи.

Здесь судьба обретает третье, потрясающее по силе значение. Это не рок и не случай, а крест, ноша, путь. Трагический жизненный путь, выпавший на долю человека. И главный вопрос рассказа — не «почему это со мной случилось?», а «как я это вынесу и останусь человеком?».

Шолохов показывает судьбу как череду нечеловеческих испытаний. Но фокус в том, что эти испытания не ломают Соколова, а выявляют, закаляют, кристаллизуют его личность. Его судьба — это не приговор, а поле битвы за собственную душу. И его главная победа — не над врагом, а над отчаянием. Усыновление мальчика Ванюшки в финале — это не случайная удача, а сознательный, волевой акт. Герой, потерявший свою семью, сам становится судьбой для другого, потерянного ребёнка. Он не плывёт по течению своей беды, а активно противостоит ей, созидая новую смысловую связь.

Таким образом, у Шолохова судьба максимально очеловечена. Она в руках (вернее, на плечах) самого персонажа. Драматургический эффект здесь рождается из контраста между масштабом исторического катаклизма (война как судьба целого народа) и тихим, но несгибаемым мужеством одного человека, который эту судьбу принимает и несёт, не теряя достоинства.

Так что же в сухом остатке? Судьба как рабочий инструмент драматурга

Пройдя этот путь от Тургенева до Шолохова, мы видим эволюцию не только литературного приёма, но и целого мировоззрения.

• У Тургенева судьба иррациональна и внешня. Она создаёт красивую, печальную драму, где герой обречён проигрывать высшим силам, и в этом его трагическое величие.
• У Вампилова судьба абсурдна и точечна. Она состоит из случайностей, которые обнажают экзистенциальную пустоту 1960-х. Но в этой пустоте и рождается шанс на подлинный, не предопределённый никем поступок. Драматург конструирует сюжет так, чтобы загнать героя в угол случая и посмотреть, найдёт ли он в себе силы сделать выбор.
• У Шолохова судьба исторична и антропоцентрична. Это испытание, которое принимает и преодолевает характер. Здесь нет места мистике или абсурду — есть страшная реальность и человеческая воля, которая оказывается сильнее. Драматизм строится на противостоянии личности и обстоятельств чудовищной силы.

Для драматурга слово «судьба» — это не украшение для текста. Это мощный концепт, выбор которого определяет всё: построение конфликта, мотивацию героев, финал. Писатель решает: будет ли его герой марионеткой в руках рока, как у Тургенева; игроком в абсурдном казино жизни, как у Вампилова; или титаном, несущим свой крест, как у Шолохова.

В следующий раз, читая пьесу или смотря спектакль, спросите себя: а какую философию судьбы исповедует этот автор? Как его герои относятся к ударам и подаркам жизни — как к воле богов, игре случая или материалу для собственного усилия? Ответ на этот вопрос откроет вам самую суть произведения. Ведь в конечном счете, рассказывая о судьбах своих персонажей, большой драматург всегда говорит и о нашей с вами возможности — плыть, выбирать или нести свой крест. И в этом его главная мудрость.